В доме все должно быть прекрасно - и дверные ручки, и мебель, и само его пространство?
О меблировке как об убранстве комнат
Бадалян Д. В доме все должно быть прекрасно - и дверные ручки, и мебель, и само его пространство? . 6 августа 2002
Древние римляне не отделяли мебель от остального своего движимого имущества. "Mobilis" - "подвижный" называли они этажерки и оружие, одежду и шкафы, лари и домашнюю утварь. Как это ни парадоксально, но именно в период наивысшего внимания ко всему древнеримскому, что характерно для стиля ампир, в Росси стало развиваться особое отношение к мебели. Пусть не везде, пусть не сразу, но она начала восприниматься не только как набор предметов, облегчающих и украшающих жизнь, а как неотъемлемое средство создания пространства, пронизанного единой мыслью и единым чувством. Понятие о меблировке как об убранстве комнат стало перерастать в представление об организации гармоничного художественного ансамбля. Вспомним хотя бы Карла Росси. Этот самый типичный для русского ампира архитектор, не просто строил здания, а возводил целые ансамбли, простершиеся почти по всему Петербургу - от Фонтанки до Каменного острова. Все вместе, созданное им, все 12 улиц и 13 площадей и каждое здание в отдельности дышали единым чувством ритма, чувством пропорции, единым представлением о гармонии. По тем же принципам Росси действовал и внутри каждого созданного им здания.
Не только Росси сам проектировал мебель, создавал из нее гарнитуры Архитекторы, такие как Джакомо Кваренги, Чарльз Камерон, Луиджи Руска, занимались этим и прежде. Но Росси стремился, чтобы в каждой комнате ощущение от всякой части убранства, от любого сколько-нибудь значимого предмета сливалось с чувством гармонии всего здания. Он продумывал и прорисовывал все - от узоров на паркете и обивке стен до дверных ручек или накладок на каком-нибудь бюро. Другой парадокс, связанный с ампиром - этот пышный и торжественный стиль, рожденный во Франции в эпоху империи Наполеона, не привился ни в одной из побежденных им стран. Но в России, сломившей Наполеона, он обосновался как нельзя лучше. Мы, пожалуй, даже могли бы назвать ампир своим заслуженным трофеем, если бы влечение к нему не проявилось еще за годы до Бородина и Лейпцигского сражения. Чего в таком пристрастии было больше - гипноза слепой галломании или законной преемственности у классицизма, воспевавшего предшественницу Рима - Древнюю Грецию - спорить можно долго.